Lion’s Paw

I am the eye that sees what is not yet,
Born in the reign of the Woman-King and her warrior son.
I walk backwards through Ra’s daily path,
And forward into the tomb of tomorrow.
Who am I?

𓏤𓂝𓃭

𓈖𓇋𓏏𓊪𓏏𓂋𓅱𓆑𓂋𓅓 𓂧𓈖𓂋𓇳 𓎡𓏏𓎛𓇋𓏏𓇋𓂋𓈖 𓊹𓏏𓊪𓅓𓎛𓈖 𓇳𓂋𓇋 𓏤𓏏𓈖𓏏𓇳𓏤𓂋 𓊹𓏏𓏏𓇋𓇋𓂋𓂋𓂝𓆑 𓏏𓊪𓏏𓂧𓂋𓆑𓈖𓏏𓂋𓏏𓋴 𓎡𓏏𓎛𓏏𓇋𓆑𓂋𓏤

Naadaaʼ Nihimá dóó Hózhó

Naadaaʼ nihimá, nihinaatʼáanii.
Tʼáá ákótʼéego nihá bee iiná.
Tádídíín shikaadééʼ nihá hodíílnih.
Hózhó náhásdlííʼ.

Ha’a’aahgo naadaaʼ łigai.
Sis Naajiní nihá shikaadééʼ.
Tʼáá jííkʼehgo nihá áhootʼéego.
Chʼil naatʼáanii nihá hazhóʼógo.

Shádiʼááhgo naadaaʼ dootłʼizh.
Tsoodził nihá shikaadééʼ.
Nihá hazʼą́, nihá bee shá bitah.
Nihá hodíínilʼígíí tʼáá ajiłiiʼ.

Eʼeʼaahgo naadaaʼ łitso.
Dookʼoʼoosłííd nihá shikaadééʼ.
Tádídíín nihá hodíílnih.
Nihá hózhó bikʼehgo náásgo.

Náhookǫsgo naadaaʼ łizhinii.
Dibé Nitsaa nihá shikaadééʼ.
Nihá náásgóó, nihá bee nitsáhákees.
Nihá áhootʼéego dóó nitsáhákees.

Naadaaʼ łigai, dootłʼizh, łitso, łizhinii.
Nihimá dóó nihinaatʼáanii.
Díí éí nihá bee hózhó.
Hózhó náhásdlííʼ.

Una Lettera Aperta a Papa Leone XIV

Santità,

Le scrivo con gratitudine e con il cuore mosso dalla preoccupazione per la guarigione delle Prime Nazioni della Turtle Island—i popoli indigeni del Nord America, in Canada come negli Stati Uniti.

Benché io sia una persona bianca e, in molti sensi, un osservatore esterno alle loro tradizioni viventi, sento in questo momento la chiamata ad alzare una voce di compassione per le ferite generazionali lasciate dalla colonizzazione. I coloni europei e le istituzioni portarono con sé sia la fede sia la violenza; e sebbene la storia non possa essere annullata, credo possa essere riconosciuta con umiltà, affinché lo Spirito ci guidi verso la riconciliazione e la guarigione.

Non è mio compito parlare a nome dei popoli nativi o delle Prime Nazioni, né presumere quale ruolo essi possano invitare da altri. Tuttavia, credo che ora si possano piantare dei semi—semi di memoria, di ascolto e di responsabilità—che un giorno potranno crescere in cammini di fiducia.

Ricordo la visione donata a Black Elk, che parlò del Sacred Hoop come via per unire i popoli nel rispetto, affinché tutte le nazioni possano stare insieme nel cerchio, nello spirito della propria voce e delle proprie tradizioni. In questa visione sento un invito per la Chiesa non a sovrapporsi alla saggezza indigena, ma a creare spazi perché essa sia ascoltata, così che la riconciliazione emerga attraverso il dialogo, la dignità e la reciproca riverenza.

Rifletto anche sulla profezia Hopi dei Fratelli Bianchi Perduti. Si narra che uno sia rimasto qui, mentre l’altro sia andato oltre il mare e debba ancora ritornare. Alcuni hanno intravisto in questa figura—legata al mito e alla profezia—un’eco, non per appropriazione ma per riverenza, di Cristo nella carne: Colui che viene a riconciliare, a restaurare e a guarire. Tale parallelo non cancella la sacralità della tradizione Hopi, ma ci ricorda che lo Spirito può rivelarsi tra culture diverse in risonanze inattese.

Esistono anche storie, seppur non provate, secondo cui la presenza cristiana avrebbe toccato queste terre ben prima di Colombo—forse attraverso i Norreni, forse tramite la Chiesa d’Inghilterra, o per mezzo di missionari i cui nomi sono andati perduti nel tempo. Che siano storia, leggenda o memoria, queste possibilità ci richiamano a rispettare la profondità delle tradizioni orali, che talvolta custodiscono verità capaci di sfidare i registri ortodossi.

Condivido queste riflessioni non come conclusioni, ma come domande di preghiera e di dialogo. E se queste profezie e tradizioni non fossero ostacoli al Vangelo, ma ponti? E se il Sacred Hoop e la visione di Cristo indicassero entrambi la stessa pienezza di riconciliazione—dove tutte le nazioni si sostengono a vicenda nella dignità, onorando la propria saggezza e custodendo voci mai spezzate?

La mia preghiera è che la Chiesa, sotto la Sua guida, continui ad aprire il proprio cuore a questo sacro dialogo—ascoltando profondamente, onorando le profezie, riconoscendo i torti del passato e camminando umilmente accanto ai popoli della Turtle Island.

Offro questa lettera non come direttiva, ma come gesto di solidarietà, confidando che lo Spirito si muova liberamente tra mito, profezia e Vangelo. Che il Sacred Hoop possa essere riparato, le profezie ricordate, e il sentiero di pace reso chiaro.

Con profondo rispetto e gratitudine,
🙏🏼

Soneto à Senhora de Fátima

Pelas encostas do Bairro Alto a subir,
Lisboa geme em fado, dor tão fiel,
Cantigas sobem, mas guardam o fel,
Na sombra eterna que insiste em ferir.
Ó Mãe, estrela de graça a reluzir,
Ergue este pranto aos céus em doce véu,
O Tejo leva mágoas no seu mel,
Corrente escura difícil de florir.

Mas rompe a aurora — tua bênção conduz,
E o peso antigo sobe do mar enfim;
Os sinos choram menos, já em paz.
Por ti, Senhora, o peito ganha luz,
Abençoa esta cidade e o céu sem fim,
E envolve a ferida em ternura eficaz.

Com gratidão, ao Santo Padre Leão XIV.

Lakȟótiyapi

Héčhetu wówačhiŋ:

Iná Maka kiŋ óta wíyawapi.
Mní wičhóni héčhaŋ, wóuŋspe kiŋ úŋ.
Wí kiŋ waŋčhíyA akáȟta,
čhaŋgléska wakȟáŋ ekíčhiyapi.
Lé mitákuye oyás’iŋ,
tȟaŋkíla, wičháȟpi kiŋ,
héčhanuŋ kiŋ.

Čhaŋgléska wakȟáŋ wówačhiŋ kiŋ.
Itókagata, Wíyakpa, Wiyóhiyanpa, Wazíyata —
owáŋka kiŋ héčhapi.
Wíyakpa kiŋ anáǧoptaŋ,
Itókagata kiŋ iyótaŋčhaŋ,
Wiyóhiyanpa kiŋ wowíčhakte,
Wazíyata kiŋ wówačhiŋ.
Héčhanuŋ kiŋ,
mitákuye oyás’iŋ tȟaŋkíla,
makȟá, mní, tȟaté, ínyan, wičháȟpi.

Lakȟól’iya wóčhekiye.
Čhaŋnúŋpa kiŋ héčhanuŋ,
wíyuha wóyute kiŋ,
iyóhila wakȟáŋ.
Héčhanuŋ kiŋ,
wóčhekiye wíglakapi:
Mitákuye oyás’iŋ čhaŋgléska wakȟáŋ kiŋ él wówačhiŋ.

Soneto de Helene la Tempestuosa

¡Oh Musa, cuenta a Helene, furia fiera,
que asoló sierras verdes con su brío;
non fue de Troya, mas de nube fiera,
derribó aldeas con soplo bravío!

Sus vientos fueron lanzas invisibles,
derriban chozas en riscos fragosos;
los ríos sueltos, con ímpetus terribles,
correron valles, ímpetu furiosos.

Mas yo levanto lanza a tal señora,
reina de truenos, de lluvia ceñida;
su fermosura yace en ruina agora,
su beso es río, su aliento es herida.

E aunque cabalga con caos en pos,
mi fe le guardo: non vano es tal Dios.

Wazhazhe: Ni-u-kon-ska

Wazhazhe dha wa-xthi-zhe.
Miⁿ Šóⁿka a-li-nó-mi.
Miⁿ Šóⁿka tse a-thi-zhe.
Wazhazhe tse ki-thoⁿ a-wa-thi-zhe.

Hé dha thó-xe shka.
Mi-xó-li tse-tse wé-tse.
A-li-nó-mi tha Wakóⁿda.
Wakóⁿda a-thi-zhe tse wé-tse.

Mónʔšóⁿⁿ Tʰóⁿka a-wa-thi-zhe mi-xó-li.
Hé tse wé-tse ni-u.
Mónʔšóⁿⁿ Tʰóⁿka a-wé-thaⁿ.
Paⁿ-hóⁿ tse a-thi-zhe.

Tse-wé thó-xe a-ki-thaⁿ.
Paⁿ-hóⁿ tse tse-kiⁿ.
Mónʔšóⁿⁿ Tʰóⁿka a-wé-thaⁿ.
A-thi-zhe tse ni-u.

Miⁿ-tse Wa-kon-tha a-thi-zhe.
Oⁿⁿ-taⁿ Wa-kon-tha a-thi-zhe.
Wazhazhe tse a-wa-thi-zhe.
Miⁿ-tse tse a-thi-zhe wá-sha.
Oⁿⁿ-taⁿ tse a-thi-zhe mi-xó-li.

Haⁿ-tse tse a-li-nó-mi.
Taⁿ-zaⁿ tse a-li-nó-mi.
Toⁿⁿ-pah tse a-li-nó-mi.
Poⁿ-dse tse a-li-nó-mi.
Taⁿⁿ-zoⁿ tse a-thi-zhe.

Ni-u-kon-ska dha.
Wazhazhe dha.

Itàaqatsi niqw Qötswungwa

Sipapuni, Tuuwanasavi, niqw Kókyangwuti

Qöyawayma — Sipapuniat itam pöö’ngyangw.
Masaw itam puyta: itàaqatsi; itam qötswungwa.
Tuuwanasavi niqw itam hinomuy.
Kókyangwuti itam tuutso; sòohoya, qöösa, puytotani.
Sanaa; páayu; sakwa — itam tutsava.
Ñuha itam pas pöö’ngya; pay niqw himutski sumi.
Sipapuni, Tuuwanasavi, Masaw, Kókyangwuti — itam qöösa.

POWDER'D HEAVENS

Lo, the sky is shrouded, and the sun is swallow’d whole;
The rain descendeth not as water, but as dust and powder,
That from on high is pour’d upon the barren land.
The air itself doth clap like thunder without rain,
And every breath becometh ash within the breast.

If heaven raineth dust instead of mercy—
what seed mayst thou sow therein?

The Identity Measure

FADE IN:

SUPER – TEXT SCROLL

Pretty Boy Peter, smooth on the wire,
Caught on the curb as a late-night flyer.
Blew past the line, his luck turned dire,
Now clockin’ in as a “D-U-I hire”—
Wheels in the ditch, but he still aims higher.

Boss man grins, says, “Kid, you’re cheap,”
Paperwork stacked, and promises deep.
In his pocket, a mirror he keeps—
Checks his own face when the mornings are bleak,
Pretty Boy Peter, the glass won’t speak.

She waits by the door with a glance so cold,
Dreams of the fjords that the stories told.
He stares in the mirror, but sees not gold,
The road and the bottle still keep their hold—
Will Pretty Boy lose his Henrietta untold?

FADE OUT TEXT.
FADE IN:

INT. DIVE BAR – NIGHT

Dim light seeps from a single bulb over the counter. A jukebox hums faintly in the corner.

The BARTENDER (50s, weary, eyes always moving) wipes the same glass again and again, watching without looking.

At a table, HENRIETTA (mid-30s, mysterious, Scandinavian, a scar across her knuckle) sits with her drink. The ice has melted.

ON THE TABLE:
A manila folder stamped SECRET/NOFORN.
Beside it, a plain, unmarked thumb drive.

They rest in the light like any other forgotten objects, ordinary yet impossibly heavy.

Henrietta doesn’t touch them. She traces the rim of her glass with one finger.

The BARTENDER’s eyes shift toward the folder, then away.

CUT TO:

INT. DIVE BAR – RESTROOM – CONTINUOUS

PRETTY BOY PETER (40s, gray hair, athletic frame, vain in a TV-host sort of way) leans over the vanity mirror. He rehearses smiles as if the glass were a live broadcast.

PRETTY BOY PETER
(to his reflection)
Still got it. Still the man.

His pocket mirror slips out, cracks on the sink. He doesn’t notice.

CUT TO:

INT. DIVE BAR – MAIN ROOM – CONTINUOUS

The door opens. ICE BARBIE (40s, voluptuous, heavy makeup, botoxed lips, every move deliberate) steps inside. Her heels click like subpoenas.

She slides into the booth directly behind Henrietta. Sets her purse down with a metallic clink. Adjusts her chest, theatrical, mocking — cleavage as punctuation.

Henrietta doesn’t turn. In her watered drink, Barbie’s reflection floats, inverted.

The BARTENDER’s eyes shift again. He sees both women, then looks at the thumb drive.

CUT TO:

EXT. DIVE BAR – PARKING LOT – CONTINUOUS

A sedan idles beneath a flickering streetlight. Exhaust curls in the cold air.

STEPHEN MILLER (as himself — pale, restless) sits behind the wheel. One hand taps the steering wheel. The other clutches a blank folder.

MILLER
(muttering)
Any minute now.

He checks the mirrors. Side. Rearview. The black glass of the bar window. Always waiting.

CUT BACK TO:

INT. DIVE BAR – MAIN ROOM – CONTINUOUS

Henrietta sips slowly. Her hand hovers just above the folder.

FLASHBACK – EXT. SNOWFIELD – NORWAY – NIGHT (YEARS EARLIER)

Henrietta drops into snow as a floodlight sweeps across the white. A heavy pack on her back. Breath sharp in the cold. She waits, still as stone.

BACK TO:

INT. DIVE BAR – MAIN ROOM – NIGHT

The silence deepens.

A PHONE on the table beside Henrietta’s glass lights up and vibrates.

CALLER ID: SUSIE.

The ringtone slices through the room.

Henrietta looks at it without expression.

The restroom door creaks open.

PRETTY BOY PETER bursts out, cheeks shining, tie crooked. His grin is too big for the room.

PRETTY BOY PETER
(announcing)
And still the champ!

He slaps the table, inches from the folder. His eyes catch the glowing phone.

PRETTY BOY PETER
(soft, almost curious)
Susie?

Henrietta’s hand blocks him — not touching, just there.

The BARTENDER’s eyes shift once more. First to the folder. Then to the thumb drive. Finally to the phone. He doesn’t blink.

ICE BARBIE tilts her head, smiling faintly, hand near her purse.

The phone stops ringing. Silence.

Then, it lights up again.

CALLER ID: SUSIE.

Everyone watches.
No one moves.

FADE OUT.

МЕРА ЛИЧНОСТИ

FADE IN:
SUPER – ТЕКСТОВЫЙ СКРОЛЛ

Красавчик Питер, гладкий на проводе,
Пойман на обочине как ночной летун.
Перешёл черту — и удача стала суровой,
Теперь числится «пьяным на работе» —
Колёса в канаве, но он всё ещё тянется выше.

Шеф ухмыляется: «Парень, ты дешёвый»,
Бумаги громоздятся, обещания глубокие.
В кармане — зеркало, которое он хранит,
Каждое утро проверяет лицо,
Красавчик Питер, а стекло молчит.

Она ждёт у двери с холодным взглядом,
Мечтает о фьордах, что когда-то рассказывала.
Он смотрит в зеркало, но не видит золота,
Дорога и бутылка всё ещё держат его —
Не потеряет ли Питер свою Генриетту?

FADE OUT TEXT.
FADE IN:

INT. БАР – НОЧЬ

Слабый свет падает с единственной лампы над стойкой. В углу гудит музыкальный автомат.

БАРМЕН (50-е, усталый, глаза всегда движутся) протирает один и тот же стакан снова и снова, наблюдая, не глядя.

За столиком сидит ГЕНРИЕТТА (середина 30-х; загадочная; скандинавская; лёгкий шрам на костяшке). Лёд в её бокале растаял.

НА СТОЛЕ:
Папка с надписью SECRET/NOFORN.
Рядом — простая, немаркированная флешка.

Они лежат в свете как любые забытые предметы — обычные и в то же время невыносимо тяжёлые.

Генриетта не трогает их. Она ведёт пальцем по краю бокала.

Глаза бармена смещаются к папке, потом снова уходят.

CUT TO:

INT. ТУАЛЕТ – ПРОДОЛЖЕНИЕ

КРАСАВЧИК ПИТЕР (40-е; седые волосы; атлетичный; тщеславный, как телеведущий, одержимый рейтингами) склоняется над зеркалом. Репетирует улыбки, будто стекло в эфире.

ПИТЕР
(своему отражению)
Всё ещё на коне. Всё ещё я.

Карманное зеркало падает, разбиваясь о раковину. Он не замечает.

CUT TO:

INT. ЗАЛ БАРА – ПРОДОЛЖЕНИЕ

Дверь открывается. Входит ЛЕДЯНАЯ БАРБИ (40-е; пышная; густой макияж; губы после ботокса; каждое движение обдумано). Её каблуки цокают как повестки в суд.

Она садится в кабину прямо за Генриеттой. Кладёт сумку — металлический звон. Поправляет грудь, театрально, насмешливо — декольте как знак препинания.

Генриетта не оборачивается. В её воде отражение Барби перевёрнуто.

Глаза бармена снова смещаются. Он видит обеих женщин, потом смотрит на флешку.

CUT TO:

EXT. ПАРКОВКА ПЕРЕД БАРОМ – ПРОДОЛЖЕНИЕ

Под мигающим фонарём работает двигатель седана. Дым клубится в холодном воздухе.

За рулём — СТИВЕН МИЛЛЕР (как в реальной жизни — бледный, нервный). Одна рука барабанит по рулю. В другой — пустая папка.

МИЛЛЕР
(бормочет)
Ещё минута.

Он проверяет зеркала. Боковое. Заднее. Чёрное стекло бара. Всё время в ожидании.

CUT BACK TO:

INT. ЗАЛ БАРА – ПРОДОЛЖЕНИЕ

Генриетта медленно отпивает. Её рука зависает над папкой.

FLASHBACK – EXT. СНЕЖНОЕ ПОЛЕ – НОРВЕГИЯ – НОЧЬ (ГОДА НАЗАД)

Генриетта падает в снег, когда прожектор проходит по белизне. На спине тяжёлый рюкзак. Дыхание острое в морозе. Она ждёт, неподвижная.

BACK TO:

INT. ЗАЛ БАРА – НОЧЬ

Тишина сгущается.

На столе рядом с бокалом Генриетты загорается и вибрирует ТЕЛЕФОН.

ИДЕТ ВЫЗОВ: SUSIE.

Рингтон разрезает комнату.

Генриетта смотрит без выражения.

Дверь туалета скрипит.

ПИТЕР вылетает наружу, щеки блестят, галстук кривой. Улыбка слишком велика для этой комнаты.

ПИТЕР
(объявляя)
Всё ещё чемпион!

Он хлопает по столу, в дюйме от папки. Его глаза ловят светящийся телефон.

ПИТЕР
(тихо, почти любопытно)
Сьюзи?

Рука Генриетты останавливает его — не касаясь, просто рядом.

Глаза бармена снова смещаются. Сначала к папке. Потом к флешке. Наконец к телефону. Он не мигает.

ЛЕДЯНАЯ БАРБИ слегка наклоняет голову, слабо улыбается, рука рядом с сумкой.

Телефон перестаёт звонить. Тишина.

Затем он снова загорается.

ИДЕТ ВЫЗОВ: SUSIE.

Все смотрят.
Никто не двигается.

FADE OUT.